АРТ-ПЕРСОНА МЕСЯЦА
AES+F
AES+F: Евгений Святский, Лев Евзович, Татьяна Арзамасова и Владимир Фридкес
Фото: Михаил Вильчук
AES+F – российская арт-группа, работающая в основном в жанрах инсталляции, видео, скульптуры и фотографии. Её название образовано по инициалам её постоянных участников — Татьяны Арзамасовой, Льва Евзовича и Евгения Святского. С 1995 года к группе присоединился фотограф Владимир Фридкес. С 1987 года AES+F работает на стыке традиционных медиа, фотографии, видео и цифровых технологий. Они определяют свою практику как своего рода «социальный психоанализ», посредством которого они раскрывают и исследуют ценности, пороки и конфликты современной глобальной культуры.
- Вы всемирно-известные художники. Оглядываясь на свой творческий путь, как вам кажется, какую из ваших работ в дальнейшем назовут opus magnum? Или, может быть, этот проект ещё впереди? Почему?
- Мы никогда не думали про opus magnum в масштабе всей нашей карьеры. В то же время, у нас существовали амбиции по созданию opus magnum при работе над каждым проектом, в данном месте и в данных условиях. Оглядываясь назад, мы понимаем, что для девяностых, например, opus magnum с т. з. медиа — «Исламский Проект», а для людей, более глубоко рассматривающих то, что мы сделали, наверное, это будет «Suspect». Для нулевых это проект «Last Riot», который, как впоследствии выяснилось, стал одним из первых проектов так называемого «постинтернет» арта. Для кризиса конца нулевых это «Пир Трималхиона». Для десятых, наверное, это «Inverso Mundus». Когда этот проект вышел в 2015 году, он не был так популярен, как сейчас, когда многие заговорили о новом средневековье. И, конечно, для начала двадцатых это проект «Турандот», в котором мы говорим уже про эпоху женского реванша. Opus magnum для нас то, над чем мы работаем сейчас.
- Есть ли ещё незакрытый гештальт в рамках творчества? Выставка в конкретном месте? Покупка работы каким-то музеем? Определенный перфоманс?
- Мы не фетишизируем какие-либо музеи или коллекции, поэтому единственным незакрытым гештальтом для нас на данный момент является придуманный, но еще нереализованный новый проект.
- В одном из интервью вы упоминали о том, что у режиссера Паоло Соррентино совпали образы с вашими. На основании этого факта хотелось бы узнать, сталкивались ли вы с прямым плагиатом на ваши работы в кинематографе?
- В случае с Паоло Соррентино невозможно говорить о каком-либо плагиате. Конечно, он видел наши работы, но в данном случае речь идет о похожих воображении, стилистике и интонации людей одного поколения. То же самое можно сказать о некоторых эпизодах в фильмах у Ларса фон Триера, которые, как многие замечали, похожи на наше видео. И некоторое такое сходство скорее приятно, чем нет. Иногда бывают случаи больше похожие на плагиат, как например, шоу Gucci, которые созданы их арт-директором Александром Демикелли, которые включают в себя буквальные элементы из «Allegoria Sacra» и «Inverso Mundus», а сделаны на несколько лет позже наших проектов.
- Вы уже принимали участие в рекламных компаниях, хотели бы затронуть что-то ещё из массовых медиа? Фильмы, компьютерные игры, видеоклипы?
- Массовая культура и рынок давно уже аппроприировали критический дискурс, поэтому очевидно, что граница между «высоким» и массовым искусством достаточно размыта. Нам всегда было интересно участие в проектах, которые подразумевают синтез разных искусств. В том числе мы работали в театре, тут можно вспомнить «Психоз»— совместный проект с Александром Зельдовичем в Электротеатре Станиславский в Москве и оперу «Турандот», поставленную в Teatro Massimo в Палермо, в Teatro Comunale в Болонье и в Баденском государственном оперном театре в Карлсруэ. Нам нравится работать и в кино, и в других жанрах искусства, но только на тех условиях, которые нас устраивают, которые ограничивают и не подчиняют наши идеи и нашу эстетику, а наоборот раскрывают их в правильных для нас контекстах.
- В целом, не убивает ли суть искусства такое взаимодействие?
- Мы думаем, что такое взаимодействие не только не убивает, но и наоборот обогащает и способствует оживлению и притоку «свежей крови» в искусство. Современному искусству, особенно в его digital формах, свойственно раскрываться к внешнему миру, выходить за пределы «белого куба» и существовать в самых разных социальных контекстах.
- Почему для видео работ выбирается исключительно классическая музыка? По какому принципу Вы выбираете её?
- До недавнего времени мы исповедовали принцип Стенли Кубрика, который считал, что вся гениальная музыка уже написана и режиссёру нужно только выбрать подходящую для его фильмов. Мы действительно опасались работы с современными композиторами, где могли вскрыться какие-то несовпадения творческих позиций. В то же время, в двух проектах у нас был успешный опыт сотрудничества с композитором Павлом Кармановым, вместе с которым мы выступали в роли своеобразных ди-джеев классики. Классическая музыка всегда подбиралась очень внимательно, и главным принципом при отборе музыки было наличие одновременно и совпадения, но ни в коем случае не иллюстративности, и контраста с тем, что происходило на экране. Сначала мы заканчивали полностью до секунд монтаж нашего видео и только потом подбирали музыку из заранее намеченных произведений.
Обычно внутри одного проекта очень разных, то есть, от Барокко к Чайковскому и т. п. И одним из важных аспектов при отборе классической музыки, являлось наличие чувства юмора, присутствующего в самой музыке. Чувство не очевидного комизма, а глубокого юмора. Так, например, на многих проектах мы мечтали применить произведения Малера, но по причине абсолютной серьёзности его музыки, это у нас так и не получилось.
В последнем нашем видеопроекте «Турандот 2070» мы отошли от своей приверженности классике. В этой работе мы очень плодотворно посотрудничали с композитором Владимиром Ранневым, который написал именно футуристическую, как мы её видим сегодня, музыку, где тема Пуччини присутствует, но только как отдалённое эхо. Сейчас мы вполне открыты к разным стилям и типам музыки для наших видеопроектов и наша идея заключается в сочетании современной и классической музыки, электронной музыки с инструментальной музыкой, сочетание всего и всея внутри одного проекта.
- Могли бы вы приоткрыть завесу тайны, касающуюся обработки ваших видео? Мы не претендуем на раскрытие всех сакральных нюансов, но, может быть, есть какой-то момент, о котором вы могли бы рассказать, но не рассказывали никому до этого времени?
- Наша тайна состоит в отсутствии тайны. При постпродакшене, мы пользуемся известными программами, приёмами, которые существуют и которыми пользуются и другие медиахудожники. Съёмки на фото и на видео, создание персонажей в 3D приложениях. Наверное, даже такой наш фирменный приём, как анимация фотографий вместо видеосъёмки, тоже встречается в мультимедиа произведениях, созданных другими авторами. Может быть, секрет и заключается в определенном сочетании различных приёмов, которые и рождают узнаваемый язык, который не похож на то, что делают другие.
- Что для вас красота? Сходитесь ли вы все в определении этого понятия? Есть ли задача передать красоту или видение прекрасного через работы?
- Понятие и сам термин «красота» очень долго в модернизме и в современном искусстве были табуированы и ассоциировалось скорее с китчем. Но мы для себя сформулировали позицию, на наш взгляд, более актуальную, которая заключается в одновременной работе со взаимоисключающими понятиями. То есть, с одной стороны, да, мы стремимся к красоте и к воплощению прекрасного в том смысле, как это понималось от эпохи античного искусства до конца девятнадцатого века. С другой стороны, концепция каждого проекта содержит в себе элемент иронии над «красотой», над тем, как она понимается, например, в рекламе и в современных медиа. Слово «красота» принадлежит внутреннему языку нашей группы, то есть все мы понимаем это одинаково, достаточно сказать «это красиво», и все понимают, что имеется в виду.
- Кто вам нравится из современных художников? Из диджитал художников? И почему?
- Из всего многообразия художников, которые сейчас работают с digital, многие из которых нам нравится, мы бы назвали Эда Аткинса, потому что в его digital работах присутствует рефлексия над самим этим языком. И в то же время там присутствует и рефлексия на тему настоящего, реального и виртуального искусственного. Достаточно вспомнить такое странное ощущение, которое рождается от его плачущих лиц, которые смоделированы в 3D, и изображают очень естественные человеческие эмоции, но при этом, мы понимаем, что это нечто неживое.
- Два года назад вы учредили грант для российских художников. Можно ли выиграть грант сейчас? Сотрудничаете ли вы сейчас с ISCP? Какими данными должен обладать художник, чтобы стать победителем?
- Да, в конце 2019 года мы учредили грант – резиденцию для российского художника в ISCP, самой известной и престижной международной арт-резиденции в Нью-Йорке. Несмотря на повсеместный локдаун, ограничения и прочие сложности, нам удалось в 2020–2021 годах привезти в резиденцию не одного, как планировалось, а двоих российских художников из числа номинантов, включая победителя конкурса (и еще одна художница смогла поучаствовать в резиденции онлайн). На сегодня это единственная международная арт резиденция, специально зарезервированная для российских художников. Для следующего сезона был изменен порядок первичного отбора претендентов на грант в 2022 г. Исходные же требования к претендентам были сформулированы изначально и не менялись – грант рассчитан на художников в возрасте до 40 лет, с российским гражданством, при этом, проживающих в России, полностью все подробности можно посмотреть на нашем сайте в разделе «Information» (там есть текст о гранте на английском и русском языках). Мы рады, что еще двое художников из России смогут побывать в резиденции ISCP в апреле-июне 2022 года.
- Считаете ли вы, что для художников обязательно нужно уехать поучиться в Америку или вы можете посоветовать для развития худ. карьеры другие страны? Какие?
- Конечно не обязательно ехать в Америку, можно поехать и в Лондон, и в Берлин, и в Париж, а можно и учиться в школе Родченко, но в любом случае, погружение в международный контекст, начинающийся с процесса обучения, важен. Вообще сегодня карьера молодых художников больше зависит от институций, чем это было у нашего поколения, и, хотя только 5% выпускников, например, лондонских арт школ современного искусства становятся профессиональными художниками, участвуют в кураторских проектах, приглашаются коммерческими галереями, тем не менее все это начинается именно внутри школ, с периода получения образования.
- Столько лет существует видеоарт, но никак не может полноценно преодолеть весь скепсис. Почему?
- Тут нужно уточнить, о каком скепсисе вы говорите. Скепсиса по отношению к видео арту, как художественному языку, в арт мире не наблюдается. Есть некоторые проблемы существования видео на арт рынке, потому что по-прежнему широкий художественный рынок, конечно, в основном состоит из живописи на первом месте, и на втором месте – скульптуры и объектов. Чтобы серьезно коллекционировать видео арт коллекционеру нужно обладать соответствующими пространствами и оборудованием для его показа, поэтому в основном это делают большие частные и государственные фонды и музеи. Кроме того, у некоторых коллекционеров были опасения и сомнениями относительно эффективности контроля над тиражами работ и аутентичностью конкретных копий цифровых видеофайлов. Но с появлением NFT для значительной части аудитории эти проблемы нашли решение в том, что аутентичность приобретаемых произведений гарантируется блокчейн-технологией. И еще для нового поколения коллекционеров цифровая среда уже стала вполне естественной, т. е. видео можно смотреть и на своих цифровых устройствах.
- NFT – временное веяние, всего лишь инструмент или принципиально новый вектор развития?
- NFT, конечно, не временное явление, эта технология является частью большого вектора развития и движения, которое включает в себя такие важные вещи, как дигитализация и виртуализация мира. Мы сейчас находимся в процессе новой колонизации. Как когда-то повозки ехали на запад по Америке и люди столбили себе участки для золотодобычи. Сейчас мы колонизируем огромный виртуальный мир, и технология NFT это просто небольшая, но важная часть этого общего тренда, процесса развития нашей цивилизации и культуры.
- Для чего вам так важно присутствовать в NFT?
- Появление NFT добавило свежего воздуха и расширило довольно узкое пространство современного искусства, существенно увеличило аудиторию, круг коллекционеров и художников, вообще создало новый потенциал развития художественного языка. Так получилось, что то, что мы делаем, очень органично вписалось в этот тренд. Поэтому нам, конечно, и интересно, и важно в этом принимать участие.
- Как на ваш взгляд вас принимают крипто-коллекционеры в своем мире блокчейна?
- Мы отдаем себе отчет, что до сих пор существует два отдельных мира. Один мир – это крипто-коллекционеры, живущие в своем мире блокчейна, и другой – это весь остальной мир искусства. Наше присутствие на рынке NFT – это участие в нем художников современного искусства. Процесс конвергенции этих двух миров только начался, наши работы, выпущенные на NFT, покупают и коллекционеры современного искусства, которые проявили интерес к новой технологии, и новые коллекционеры из крипто мира, которые проявили интерес к современному искусству. Поэтому пока невозможно точно ответить, как нас воспринимают именно коллекционеры мира блокчейна и крипты. Посмотрим, как всё это будет развиваться дальше.
- Готовите ли вы какой-то специальный проект для NFT?
- Да, мы готовим специальный проект для NFT. Это не будут просто фрагменты существующего видео. Мы работаем над версией нашего видео проекта «Турандот 2070», в виде трех медиа-алтарей, которые специально проектируются с использованием возможностей технологии NFT, и алгоритм, управляющий их метаморфозами, интегрируется в специальный смарт контракт. Работой трех видео-алтарей будут управлять циклы Луны, которые ассоциируются и с восточным календарем, и с женскими циклами. В разные дни каждого месяца проект будет представать перед зрителями по-разному.
- Какой совет вы бы дали молодым художникам?
- Нарушать существующие алгоритмы.